Алекса — городская знаменитость
Предлагаю вам прочитать повествование Стефана Садовникова о легендарном бельцком сумасшедшем Алексе в ПОЛНОМ виде ещё до того, как вторая их часть выйдет в «СП». Они посвящены легендарному бельцкому сумасшедшему Алексе, имя которого в нашем городе стало нарицательным. 1. Блаженный Приятели выходили из кинозала на площадь по заднему выходу, потрясённые от увиденных загадок и тайн древних цивилизаций. Щурясь от недавней темноты, медленно двигаясь в толпе зрителей, они ещё переживали очарование и потрясение от увиденного множества таинственных существующих артефактов, наукой никак не разгаданных. В это же время с площади, на которую они ещё пока не вышли, доносился большой шум. — Что там происходит? — вслух спросил Мастер.И вдруг автор неожиданно вспомнил, как несколько лет тому назад точно в такой же обстановке, при выходе из кинозала, кто-то тоже из выходящей толпы зрителей, услышав шум, доносящийся со стороны площади, громко спросил:— Что там происходит?— Да пацаны Муму гонят — кто-то со смехом ответил тогда из толпы. — Какого Муму? — кто-то спросил в толпе. — Да Алексу, кого ж ещё!
Многие тут же рассмеялись. Посыпались шутливые высказывания, скабрезные шуточки да прибауточки, а выходящие из кинозала зрители, можно сказать, уже жили событием, в данный момент происходящим там, на площади. И вот, наконец-то, площадь. Толпа стала рассеиваться, и увиделось почти что фантастическое карнавальное шествие. Впереди большой кричащей ватаги пацанов, медленно пятясь, словно затравленный зверь, изредка издавая громкие и нечленораздельные звуки, шёл человек в полуоборванном зимнем одеянии с огромной сумой на плече и с огромной палкой, отмахиваясь от наступавших. Собравшиеся взрослые подзуживали мальчишек, а некоторые и сами вступали в их ряды.Как и откуда он в городе появлялся — никто не мог доподлинно зафиксировать. Он был подобен фантому. Вот он есть — и вот его уже нет… Знаменитый блаженный появлялся, словно проявлялся на фотобумаге в кювете с проявителем. Казалось из ничего, словно из листьев дерев, из травы или воздуха. В драной, почти прогнившей, застегнутой уже на какие-то завязки, долгополой солдатской шинели неведомо какого образца, из-под которой торчали жуткие лохмотья непонятной одежды. На голове затёртая военная зимняя шапка-ушанка со свисающими ушами, лоснящаяся от времени и грязи. На ногах его почти обваливалась совершенно непонятная обувь типа сапог, воткнутая в истёртые до дыр высокие галоши. На плече висит огромная жуткого цвета сума, и до такой степени засаленная, что не имела вообще никакого цвета, а рукой он держит, постукивая по земле, громадную толстую суковатую палку с него высотой. Деревянное тело палки лоснится, видно, что за долгое время отшлифовалась в его заскорузлых ладонях. Идёт очень медленно, тяжело шаркая своими больными ногами, разглядывая пространство тусклым и отстранённым взглядом… Автор очнулся от мгновенного своего воспоминания и услышал шум, доносящийся с площади. Наконец-то выйдя из кинотеатра на простор площади, они увидели массу машин, выстроившихся в ряд и нагруженных разнообразными фруктами и овощами. Уже началась бойкая торговля, люди толпились в очередях, шумели, ругались и заполняли свои безмерные авоськи. Приятели обошли эту ярмарку и двинулись посидеть в кафе. Шли молча, и автор снова погрузился в свои размышления. Но ведь явление блаженного Алексы, возможно, было бы достаточно обычным, если бы не своеобразное представление, всегда возникавшее при его появлении в самом центре города. Возможно, его специально пасли, а может, по причине множества народа, снующего по центральной площади. И вот при появлении блаженного, откуда ни возьмись, мгновенно слеталась большая ватага детей и подростков. Вот тут-то и начиналось! Эта ватага увеличивалась с каждой секундой, истошно вопя, кто во что горазд, маловразумительные и обидные для блаженного дворового пошива стишки, брала его в кольцо и осаждала, не давая ему проходу. Алекса останавливался и начинал что-то мучительно мычать, но ватага ещё больше потешалась, прыгая вокруг него, поддразнивая криками и жестикуляциями. Тогда он, не выдерживая подобного напряжения, вытягивал свою палку параллельно земле и, вращаясь с нею вокруг своей оси, ещё громче издавал истошные звуки. Ватага, кто с восторгом от проделки, кто, насмерть перепугавшись от реакции блаженного, мгновенно отлетала в разные стороны. Обычно после такого спектакля Алекса чаще всего резко исчезал и, вероятнее всего, уносил с собой обиду чуть ли на весь божий свет. Автор вспомнил также, как однажды на этой самой площади он увидел гонимого ватагой Алексу, и вслух обратился к Мастеру:— Я тебе хочу рассказать одно своё воспоминание об Алексе. Как-то, идя по площади, и увидев очередной его выход «на люди», обнаружил, что рядом со мной остановилась какая-то старушка и стала креститься в сторону блаженного, что-то тихо причитая. Я удивился и спросил старушку:— Извините, вы всегда креститесь, увидев этого гонимого человека?Старушка оказалась словоохотливой:— Милый мой, я верующая и была свидетельницей вместе с ещё несколькими пожилыми людьми, что соврать мне не дадут, одной святой истории с этим Алексой. Давно это было. Как-то на нашей улице, невесть откуда, словно с неба свалившись, появился странник. Ну, такой, настоящий, очень старый, с большой белой бородой, с посохом да сумой. А живу я на Цыгании, где и этот наш блаженный живёт у старушки одной одинокой, с сестрой своей, помладше будет, такой же, как он, но с умишком у неё всё же полегче. Всё же, работящая она, не то, что он, бедолага, к труду никак не приспособленный. И вот странник-то прямиком к маленькому тогда Алексе специально подошёл и нежно погладил его по голове. А мы ну совсем рядом-то стояли удивлённые и услышали от странника такие слова: «В тот день, когда этот мальчик умрет, быть великому в городе бедствию». Как сказал, да так и ушел, словно ангел растворился. Более странника никто так и не видывал. 2. Знаменитость Приятели спустились по ступенькам и вошли в подвал «Бродячие собаки» (кафе «Чобэнаш». — «СП»), заказали две порции кофе с коньяком.За соседними столами сидели три весёлые девицы и несколько угрюмых парней, напоминавшие собой типажи из леоновского романа «Вор». Они изредка косо поглядывали на пришедших. Мастер вспомнил, как он написал свою вторую в жизни картину «Собачий подвал» — за длинным столом на длинных скамьях сидят городские бандиты со своими девками. Когда закончил, то у него было чувство, что композиция невольно напоминала леонардовскую «вечерю». А потом она куда-то подевалась от него, куда-то ушла и не вернулась, может, сгинула по стопам некогда им портретируемых персонажей…Это обустроенное в подвале кафе в основном посещали тёмные личности и представители скандальной городской богемы, у которой не так часто водился лишний рубль. Богеме и прочей публике оно нравилась за умеренные цены и простоту общения. <…> Приятели молчали, увлекшись ароматным кофе. После недолгой паузы автор продолжил: — Да... Этот блаженный всем нам тогда казался вечным, его помнили даже старики ещё с 20-х годов. И всё же надо сразу же заметить очень даже любопытный и весьма парадоксальный факт, что ни один человек в нашем городе не мог быть наделён такой известностью, как этот блаженный. Даже все имена очень известных и уважаемых граждан нашего города со временем стирались и стираются из памяти народной, а вот имя этого городского блаженного помнилось и продолжает помниться. Как тебе парадоксик? И можно было бы смело сказать, что популярней его имени в городе попросту не было. Его знали не только абсолютно все горожане — от ребёнка до стариков — имя его было на слуху даже в соседних деревнях и селах. — Знаешь, — оживился Мастер, — в подростковых кругах его имя было посмешищем, этим именем пацанва дразнила, обзывала и унижала друг друга. И эти же подростки особенно сильно его донимали, бегая за ним с оскорблениями, которые приводили его в сильное расстройство чувств. А некоторые глупые мамашки стращали его именем своих детей для большего послушания. — Ты совершенно прав — сказал автор — Ну что тут ещё можно было бы сказать или добавить в оправдание либо в отрицание человека, которого знали все и которого прозывали по известной аналогии с литературным персонажем и всё же с неким презрением — Муму. Очень многие считали его сумасшедшим, вращая пальцем у висков, в доказательство своих потрясающе «глубоких психологических знаний». Были и такие, у которых только одно его имя вызывало брезгливость и отвращение. Но надо всё же отметить, что горожане в основном относились к нему с состраданием. Но вот заметь ещё одну любопытную деталь. Хотя этого уникального в своём роде человека недавно не стало, но никто так и не знал и не знает его доподлинной истории. Да, в принципе, как оказалось, никто им даже и не интересовался, ибо, как во все времена, всем и всегда нет никакого дела ни до кого, а тем более до убогих. Ну есть в обществе некое существо, иногда выползающее на белый свет, да к тому же ещё и совершенно безобидное, ну так и пусть оно себе мычит и живёт в своей убогости.Приятели расплатились с официанткой, вышли на улицу и попрощались. Автор брёл в непонятном пока для него направлении, а мысли о легендарном блаженном пока так и не отступали. А ведь с его уходом все явственнее стали происходить весьма странные события. И среди всех всё же основным было медленное исчезновение исторически сложившегося центра города. Уничтожение старого центра пожилые люди связывали с уходом Алексы. Вот вам ещё одна загадка этого человека — размышлял автор — И всё-таки, откуда и кто он, сей всеми отверженный и не привечаемый, несчастный и легендарный сын нашего города — всё задавался вопросами автор — Убогий? Сумасшедший? Попрошайка? Клошар? Изгой? Юродивый? Блаженный? 3. Известный — неизвестный Отложив все свои дела, Мастер, по просьбе автора, решил провести небольшое исследование о блаженном Алексе и пошёл «в люди». Он ходил по городу и записывал всё, что могли вспомнить наши обыватели. Собрав все записи, Мастер пришёл к автору. — Ну, что, мой друг, показывай, что удалось узнать — спросил автор.Мастер протянул тетрадку:— Читайте, завидуйте! — продекламировал он с улыбкой.Автор раскрыл тетрадку и прочёл всё, что было известно людям о самом известном человеке нашего города.«Некоторые жители города как-то приметили, что все вылазки-прогулки Алексы в свет непременно проходили мимо одного и того же места. Возле него он подолгу останавливался, крестился, стоял, понурившись, и казалось, что плакал. Это был обычный жилой дом сталинской постройки, и никто не знал сути поклонения блаженного у этой двухэтажки». Кто-то из старых людей этот ритуал Алексы объяснил просто — на месте этого дома стоял когда-то дом его детства, сгоревший в одночасье. «Когда валили в 1965 году старинную колокольню Николаевской церкви по приказу первого секретаря по фамилии Буга, Алекса стоял поодаль в толпе огромного количества зевак, плакал и долго крестился. Алекса единственный, кто вступился за колокольню. Он мычал, бил себя палкой и руками показывал военным, чтобы не сносили. Было очень много людей на площади, и многие это видели. А «буга» по словарю Даля означает что-то очень нехорошее и паскудное. Причём этот Буга, как мне рассказывали, до прихода советской власти в районной церкви помогал дьяку и священнику. А ведь Господь палкой не бьет — умер вскоре этот христопродавец Буга подзаборным московским алкоголиком».«Я помню, как Алекса после каждого матерного слова поворачивался в сторону церкви и крестился. Это тоже кое о чем говорит. Личность действительно неординарная! Поговаривали, что во время воины он даже был капитаном и был контужен». «Кажется, что свои первые уроки милосердия мы получили из рук этого человека обиженного, возможно, судьбой, но не Богом. Относилась наша улица к нему с большим уважением. Он жил на ней же, кажется, с какой то родственницей. Кажется, он умер в конце 60-х, вроде бы заболел воспалением лёгких. Но кто он родом, я не знаю. А вот память о нём осталась и воспоминания тоже как о честном и порядочном человеке».«В начале 60-х годов мама с семьёй проживала на Староградской улице. Алекса проживал на соседней улице, позади Староградской. Это в районе Цыгания. Проживал Алекса со своей сестрой. Видимо, на ней и лежала ответственность за него. В детстве он упал и повредил голову. Так он и стал сумасшедшим. Однако по натуре своей он был очень добр и крайне обидчив». «Дети в силу того, что они зачастую очень жестоки, его обижали своим стишком: “Алекса — кацап залез на чердак, чердак провалился, Алекса убился”. Да, и каждый раз на парадах и просто, когда солдаты шли строем, Алекса, когда ещё был совсем молодой, пристраивался сзади и “за компанию” маршировал вместе с ними». «Чем мог, Алекса помогал всем соседям. Например, в те времена, когда ещё не было газа, пользовались керосинками. И он в металлических, огромных бидонах разносил керосин, принесённый из керосиновой будки. Также люди часто просили его принести воду из колодцев и кранов (если кто помнит — тогда их было много на улицах). Никто его не обманывал, и платили ему и за этот тяжёлый труд». «Алексу одевали военные. На Cтароградской улице была баня, куда приводили призывников, чтобы те выкупались и переоделись в военную форму. Вещи, оставшиеся от призывников, не возвращались, а раздавались по знакомым. Алекса проживал неподалеку, и часть вещей перепадала ему. Вот откуда взялась знаменитая его шинель».«В детском парке, в кафе “Березка”, перед закрытием он уснул незамеченным под скамейкой. Утром его поевшего и счастливого обнаружили и выпустили». «По некоторым слухам, в начале 70-х он в одну из зим просто банально замёрз и умер».«Алекса в начале 60-х годов ходил у нас по улице имени вождя, где я жила. Потом, когда мы переехали на восьмой квартал, он пару раз появлялся и там. Дети его дразнили, а он снимал штаны и убегал. Помню, что действительно был в шинели, а под шинелью какие-то лохмотья и палка в руке. Человек без возраста. Для детей он был посмешищем, и они его дразнили: «Алекса — кацап, и мать твоя — кацапка». Словом «кацап» дразнили русских старообрядцев. Именно это слово приводило его в бешенство».«Скорее всего, Алекса был просто психически нездоровым человеком. По всей видимости, человек он был одинокий. Таких людей у нас в городе немало, только жили они с родными, которые заботились о них и укладывали их в больницу для определённого курса лечения. Возможно, Алекса, тоже проходил курс лечения, ведь было время, когда он куда-то надолго исчезал».— Да уж, не густо — произнёс автор, закрывая тетрадку — Все его знают, а о нем толком ничего не знают. Я могу лишь тебе добавить рассказ, услышанный в детстве от моей мамы. Когда она училась в женской гимназии в конце 30-х, то наиболее отчаянные и слабо занимающиеся гимназистки нанимали Алексу, и он за оговоренные денежки приходил под заранее условленное окно и честно отрабатывал договор. Мычал во всё своё горло, стучал своей палкой по стенкам, деревьям, топал ногами. Лекции, естественно, срывались. На увещевания разгневанных лекторов гимназии Алекса не реагировал, а гимназистки, визжа и хохоча от восторга, слетали со своих парт и прилипали к окнам. 4. Легенда блаженного Автор, узнав ужасные сообщения от Мастера о начале развала его любимой «Достоевской улицы», решил немедленно сходить и проведать старика Справку. Но надо было найти Переписчика, чтобы пойти с ним вместе, как договаривались. И нашёл он его в своем любимом читальном зале, беседующего с миловидной библиотекаршей. Переписчик, увидев автора, извинился перед девушкой и подошёл к нему.— Привет, автор! Что привело тебя сюда?— Непреложные обстоятельства. Если есть время, то нас сейчас ждет Справка — на ходу придумал автор. Старик радушно их встретил и как всегда усадил за свой ломберный столик, украшенный двумя вазами с двумя видами крупных сочных груш.— Вижу по вашим лицам, что вы пришли с вопросами — улыбаясь, заметил Справка — Вас интересует этот несчастный человек по имени Алекса. Не так ли? И чтобы вас не томить, начну с него:Доподлинные факты истории рода Алексея, прозванного Алексой, по фамилии Пришельцев, попавшего в наш город ещё во времена императора Николая Первого, весьма ординарны по меркам того, уже давно ушедшего времени.Отмечу, что в эпоху появления массовых слухов об НЛО и пришельцах, власти срочно переписали его на фамилию Бурьянов. Но, надеюсь, что это не столь важно. Глава рода Пришельцевых в достаточно зрелом возрасте, сорокапятилетним человеком, появился в нашем городке в середине XIX века, оттрубив царю-батюшке 25 самых лучших годков своей жизни. Получив назначение поселиться именно на этих новоприобретенных территориях державы и разрешение на сво„ обустройство, он строит себе маленький домик в городском районе, прозванного в народе Высланка. Сей старинный район, как известно, располагается рядом с центром, за Николаевским собором, на удлинённом холмистом склоне, почти у самой кромки большого болотистого пустыря. Вдоль главной петляющей улицы Высланки, в прилегающих к болоту местах, бьют небольшие ключи. Из-за постоянной сырости, проживавшей в почти каждом дворе, мощных, почти непроходимых зарослей кустарников, район получил второе негласное прозвище — Высранка. Да и особенный народец, там проживавший в те времена, вполне дорисовывал картинку района. На Высланке в основном селились бывшие каторжане, отсидевшие большие сроки уголовники, нищие, и как говорили ещё в царские времена, всякий сброд. Ещё недавно на самом болотистом участке, у самой угольной ветки, утопая в грязи, стояли несколько убогих сараев. В одном из них проживала старушка ссыльная сестра поэта Светлова, но ей никто не верил, потому что никто толком не знал — кто такой Светлов. Так вот, первопоселенцу Пришельцевых несколько повезло. Его участок находился в верхней части Высланки, недалеко от Николаевского собора. Вскорости Пришельцев оженился на местной красавице района, занялся столярным делом, которое было основным в его тульской родне, нарожал двух сыновей, что в дальнейшем пошли по стопам своего родителя. И вот у одного из этих сыновей и родились Алексей да Марья. Так уж получилось, что другой сын Пришельцева так и не женился, на тяжёлых плотницких работах однажды надорвался и вс
Sursa
2011-07-02 23:32:00