Korrh

23. РУССКИЙ ХОЛМ Квартира огромна, в ней отсутствуют предметы, не имеющие практической пользы. Поэтому паркет из дорогого дерева не скрыт коврами и очень тщательно начищен. Расположившись в удобном полуинтеллектуальном шведском офисном кресле, он заостряет клинок. Это задача (он думает о ней, как о функции), которая требует пустоты. Он сидит перед столом — выполненная в девятнадцатом веке реконструкция трапезного стола семнадцатого столетия. На расстоянии шести дюймов от ближайшего края в ореховом дереве с помощью лазера просверлены два треугольных гнезда под прямым углом. В эти гнезда он только что вставил два графитово-серых керамических стержня длиной девять дюймов каждый, треугольных в поперечном сечении, образующих теперь острый угол. Эти точильные камни прочно сидят в глубоких, просверленных лазером выемках, потому стержни держатся намертво. Клинок лежит перед ним на столе, его лезвие меж керамических стержней. Он берет клинок в левую руку и прикасается основанием лезвия к левому точильному камню. Он направляет клинок на себя и вниз, одним резким, ровным, решительным рывком. Он услышит малейший намек на несовершенство, но это возможно только в том случае, если была пробита при ударе кость, а этот клинок в последний раз пробивал кость много лет тому назад. Ничего. Человек выдыхает, вдыхает и прикасается лезвием к правому точильному камню. Звенит телефон. Человек выдыхает. Кладет клинок на стол, лезвием между керамических стержней. – Да? Голос, звучащий из нескольких скрытых колонок, хорошо ему знаком, хотя человек почти десятилетие не встречался с обладателем голоса в обычном физическом пространстве. Человек знает: слова, что он слышит, исходят из миниатюрного сверхдорогого, надежного в эксплуатации обломка недвижимости, повисшего где-то среди спутников планеты. Это прямая передача, ничего общего с аморфным облаком ординарной человеческой коммуникации. – Я видел, что вы делали на мосту прошлой ночью, — говорит голос. Человек молчит в пустоту. На нем изысканная фланелевая рубашка из тонкого хлопка, воротник застегнут, галстук отсутствует, манжеты с простыми плоскими круглыми запонками из платины. Человек кладет руки на колени и ждет. – Они считают, что вы сумасшедший, — говорит голос. – Кто из ваших наемников говорит вам подобные вещи? – Дети, — говорит голос, — жестокие и способные. Я нашел самых лучших. – Почему вас это волнует? – Я хочу знать. – Вы хотите знать, — говорит человек, поправляя складку на левой брючине, — почему? – Потому что вы мне интересны. – Вы боитесь меня? — спрашивает человек. – Нет, — отвечает голос. — Не думаю. Человек молчит. – Почему вы убили их? — спрашивает голос. – Они просто умерли, — говорит человек. – Зачем вы ходили туда? – Я хотел посмотреть на мост. – Мои ребята считают, что вы ходили туда специально, чтобы кого-то завлечь, кого-то, кто на вас нападет. Чтобы кого-то убить. – Нет, — говорит человек, в его голосе слышится разочарование. — Они просто умерли. – Но вы были действующим лицом. Человек слегка пожимает плечами. Поджимает губы. Потом: – Случается всякое. – "Случается всякое дерьмо", как мы говаривали когда-то. Не оно ли и случилось? – Мне не знакомо данное выражение, — говорит человек. – Я давно не просил вас о помощи. – Это результат взросления, надеюсь, — говорит человек. — Вы стали меньше сопротивляться инерции случая. Голос умолкает. Молчание затягивается. Наконец: – Вы научили меня этому. Когда человек убеждается, что беседа окончена, он берет клинок в правую руку и приставляет конец лезвия к правому точильному камню. И плавно сдвигает клинок на себя и вниз.31. ВИД С ЛИФТА, ЕДУЩЕГО В АД Ему снится огромный лифт, плывущий вниз, пол как в бальной зале старинного лайнера. Стены частично открыты, и он вдруг видит ее, стоящую у перил рядом с вычурным чугунным столбиком-подпоркой, который украшают херувимы и виноградные гроздья, покрытые толстым слоем черной эмали, блестящей, словно пролитые чернила. Щемящее очертание ее профиля он видит на фоне огромного мрачного пространства, пейзаж островов, темные воды океана, которые их омывают, огни грандиозных безымянных городов кажутся с этой высоты маленькими светлячками. Лифт, этот бальный зал с сонмом вальсирующих призраков, сейчас невидимых, но ощущаемых как неизбежный гештальт 23, кажется, едет вниз сквозь дни его жизни, в таинственном течении истории, которая приводит его в эту ночь. Если это действительно ночь. Он чувствует прикосновение к ребрам простой рукояти клинка сквозь накрахмаленную вечернюю рубашку. Рукояти оружия, изготовленного искусным мастером; простые, именно простейшие формы дают руке пользователя величайший диапазон возможностей. То, что устроено слишком изощренно, чересчур сложно, предвосхищает результат действий; предвосхищение результата гарантирует если не поражение, то отсутствие грации. Так вот, она поворачивается к нему, и в это мгновение становится всем и чем-то намного большим, ибо в тот же миг он понимает, что это сон: и эта огромная клетка, которая едет вниз, и она, что навсегда потеряна. Он открывает глаза и видит ничем не примечательный потолок спальни на Русском Холме. Он лежит вытянувшись поверх солдатского одеяла из серой овечьей шерсти в своей серой фланелевой рубашке с запонками из платины, черных штанах, черных шерстяных носках. Руки сложены на груди, будто средневековый горельеф — рыцарь на крышке собственного саркофага, — а телефон все звонит. Он прикасается к одной из запонок, чтобы ответить. – Еще не слишком поздно, я надеюсь, — говорит голос. – Поздно для чего? — спрашивает он, не шевелясь. – Мне необходимо вступить с вами в контакт. – Все еще необходимо? – Теперь особенно. – Почему, интересно? – Времени в обрез. – Времени? — и перед ним снова пейзаж, виденный из огромной клетки, едущей вниз. – Разве вы не чувствуете? Ведь ваша любимая поговорка "нужно быть в нужном месте в нужное время". Вы с вашим "ожиданием развития событий" — неужто этого не чувствуете? – Я не работаю на достижение результата. – Работаете, — говорит голос, — в конце концов, вы несколько раз достигали нужных мне результатов. Вы сами и есть результат. – Нет, — говорит человек, — я просто знаю место, где я должен быть. – В ваших устах это звучит так просто. Жаль, что это не так просто для меня. – Возможно, — говорит человек, — вы наркоман и пристрастились к сложности. – В буквальном смысле, — говорит голос. Человек представляет несколько квадратных дюймов электросхем на спутнике, через которые голос доходит до него. Это самая крохотная и самая дорогая собственность. — В наши дни все завязано на сложности. – Все в мире связано только вашей волей, — говорит человек, закидывая руки замком на затылок. Пауза. – Было время, — наконец решается голос, — когда я считал, что вы ведете со мной игру. Что все ваши штучки вы придумали специально для меня. Чтобы действовать на меня. Или чтобы развлекать меня. Не давать угаснуть моему интересу. Чтобы заручиться моим покровительством. – Я никогда не нуждался в вашем покровительстве, — мягко говорит человек. – Да, полагаю, вы не нуждались, — продолжает голос, — но всегда будут люди, которым необходимо, чтобы и еще кое-кто не нуждался, и будут платить за это хорошие деньги. Но что правда, то правда: я считал вас просто наемником, возможно, наемником с четко выраженной философией, однако я считал, что философия ваша не более чем метод, который вы разработали, чтобы быть интересным, выделяться из толпы. – Там, где я, — говорит человек пустому серому потолку, — там нет толпы. – О, толпа есть, и какая! Талантливая молодежь, по приказу добивающаяся гарантированных результатов. Брошюры. У них есть брошюры. И строки, между которыми можно читать. Чем вы занимались, когда я вам позвонил? – Видел сон. – Мне трудно представить, что вам снятся сны. Сновидение было приятным? Человек задумчиво смотрит в пустоту серого потолка. Он боится вновь увидеть строго очерченный профиль. Он закрывает глаза. – Мне снился ад, — говорит человек. – На что это было похоже? – Лифт, идущий вниз. – Господи Иисусе, — говорит голос, — такая поэзия… На вас не похоже. Еще пауза. Человек садится на кровати. Гладкая, темная полировка паркета холодит его ноги сквозь черные носки. Он проделывает серию особых упражнений, которые не требуют видимых телодвижений. Его плечи слегка затекли. Он слышит, как невдалеке проезжает машина, звук шин по мокрой мостовой. – В данный момент я нахожусь недалеко от вас, — прерывая молчание, говорит голос, — я в Сан-Франциско. Теперь молчит человек. Он продолжает свои упражнения, вспоминая кубинский пляж, где много десятков лет тому назад ему впервые показали комплекс этих упражнений. Его учителем в тот памятный день был мастер аргентинской школы борьбы на ножах, которую единодушно объявили вымыслом самые авторитетные специалисты в области боевых искусств. – Сколько времени прошло с тех пор, — задает вопрос голос, — как мы виделись в последний раз? – Несколько лет, — говорит человек. – Полагаю, мне нужно с вами увидеться, прямо сейчас. Очень скоро должно случиться нечто экстраординарное. – Вот как, — говорит человек, злорадная улыбка мелькает на его лице, — вы что, собрались уйти на покой? В ответ слышен смех, передающийся тайными проходами микроскопического города на геосинхронной орбите. – Не настолько экстраординарно, нет. Просто определенную узловую структуру вскоре ждут глобальные перемены, а мы находимся вблизи эпицентра. – Мы? Мы не связаны никакими текущими обязательствами. – В физическом смысле. В географическом. Это случится здесь. Человек переходит к завершающей фазе своих упражнений, мысленно видя вспотевшее лицо учителя во время их первого урока. – Зачем вы ходили на мост прошлой ночью? – Мне нужно было подумать, — говорит человек и встает с кровати. – Что вас туда потянуло? Память. Потеря. Призрак из плоти на Маркет-стрит. Волосы, пахнущие сигаретным дымом. Ее свежие губы холодят его губы и раскрываются чудесным теплом. – Ничего, — отвечает он, его руки смыкаются, ловя пустоту. – Пора повидаться, — говорит голос. Руки раскрываются. Отпустив пустоту.41. "ТРАНСАМЕРИКА" – Его зовут Райделл, — говорит Харвуд. — Мы узнали это мгновенно, сличив образы. Краткосрочно сотрудничал с "Копами влипли". – Сотрудничал с кем? — клинок вместе с ножнами находится под надежной охраной в потайном месте неподалеку от центральной лифтовой шахты, приблизительно в восьмистах футах ниже. – "Копы влипли", — говорит Харвуд. — Культурная ценность. Вы что, не смотрите телевизор? – Нет. — Он смотрит на восток с сорок восьмого, последнего, этажа высочайшего городского здания на руины разрушенного Эмбаркадеро, на цыганский блеск моста, на страшную темень Острова Сокровищ. Подойдя ближе к окну, трогает свой пояс. Между двумя слоями черной телячьей кожи проложена лента из дорогостоящей удивительной материи. При определенном воздействии она перестает быть тонкой, как паутина, тканью, которую шаловливый ребенок мог бы легко порвать на кусочки, и превращается в тридцать дюймов гибкой, шершавой с обеих сторон и очень твердой прокладки. Ее текстура тогда напоминает ему свежеснятый панцирь каракатицы. – У вас есть чувство юмора, — раздается позади него голос Харвуда. – Я знаю. — Он глядит на окна вниз. Устремленный вверх обелиск, эта так называемая "пирамида"; темные вздутия от специального японского средства, которым заполнены щели в стенах зданий после землетрясений. Это новинка, заменившая прежние полиуглеродные перекрытия, — и предмет жарких дебатов архитекторов и эстетов. На миг очарованный, он наблюдает, как отраженный свет огней близлежащих зданий слегка колеблется, когда глянцевитая поверхность пузыря напрягается в ответ на порыв ветра, которого он не чувствует. Живая грыжа. Он оборачивается к Харвуду, который сидит за огромным столом из темной матовой древесины; груды архитектурных моделей и холмы документов намекают на течение воображаемых рек — топография, в которой можно прочесть перемены, происходящие с миром за окном, если известен код и есть достаточная заинтересованность в результате. Глаза Харвуда — самая настоящая деталь его внешности, все остальные создают впечатление, что он, отступив на шаг, существует в другом измерении. Несмотря на высокий рост, он, кажется, занимает немного пространства, поддерживая связь с окружающим посредством намеренно узких каналов. Стройная фигура, спокойное продолговатое лицо, моложавость, характерная для людей состоятельных. Глаза, увеличенные немодными линзами, тревожны. – Почему вы притворяетесь, что вам не интересен этот бывший полицейский, побывавший на месте недавних ваших подвигов? — на его запястье браслет из золота и титана отражает пойманный свет; какая-то многофункциональная побрякушка с запутанными дисплеями. – Я не притворяюсь. — На огромный плоский экран, стоящий слева от стола Харвуда, четыре камеры передают различные ракурсы высокого, крепко сбитого человека, который стоит с опущенной головой, будто занят своими мрачными мыслями. Камеры, должно быть, не больше жучков, но четыре картинки, несмотря на плохое освещение, очень четкие. — Кто поставил туда эти камеры? – Мои талантливые ученики. – Зачем? – Именно на тот случай, если кому-нибудь взбредет в голову посмотреть, где совершилось это двойное убийство, он будет стоять там и думать. Посмотрите на него. Он думает. – Он выглядит несчастным. – Он пытается вообразить вас. – Это вы воображаете, что он воображает. – Тот факт, что он вообще сумел найти это место, указывает на наличие знания и мотива. Он знает, что там погибли два человека. Среди моделей на столе Харвуда стоит одна, блестящая, красно-белая, украшенная работающими миниатюрными видеомониторами на фирменной стойке. Крохотные картинки движутся и меняются в жидких кристаллах. – Не вы ли владелец компании, построившей это? — он тычет в модель указательным пальцем. Глаза Харвуда через линзы передают удивление, потом интерес. – Нет. Мы их консультируем. Мы — фирма по связям с общественностью. Мы всего лишь, как я помню, посоветовали им нанести удар. Мы также консультировали городские власти. – Это ужасно. – Да, — говорит Харвуд, — как человек со вкусом, я согласен. И это вызвало открытое недовольство муниципалитета. Но наши исследования показали, что размещение модуля около моста поможет развитию пешего туризма, а это — решающий аспект нормализации. – Нормализации? – Существует реальная инициатива возвращения местного сообщества к нормальному существованию, так сказать. Но вопрос это тонкий. Дело здесь, на самом деле, в имидже, и тогда, разумеется, начинается наша работа. — Харвуд улыбается. — Во многих крупных городах есть подобные автономные зоны, и то, как конкретный город сумеет справиться с ситуацией, может радикально воздействовать на имидж этого города. Например, Копенгаген был одним из первых, кто добился прекрасных результатов. А Атланта, я полагаю, может служить классическим примером того, чего делать нельзя. — Харвуд подмигивает. — Вот с кем мы теперь расправляемся, вместо прежней богемы, — говорит он. – Вместо чего? – Богема. Альтернативные субкультуры. Они составляли жизненно важную прослойку индустриальной цивилизации в двух прошедших столетиях. Они образовывались там, где индустриальная цивилизация начинала строить иллюзии. Что-то вроде бессознательного полигона для разработки альтернативных социальных стратегий. Каждая субкультура имела собственный стиль одежды, характерные формы художественного самовыражения, излюбленный вид или несколько видов наркотика, а также сексуальные пристрастия, не совпадавшие с ценностями культуры в целом. У них были "тусовки", место, с которым они себя ассоциировали. Но теперь они вымерли. – Вымерли? – Мы начали уничтожать их одну за другой до того, как они сформировались. Они пропустили кульминацию своего развития, когда начал развиваться маркетинг и рыночные механизмы стали агрессивнее. Для созревания аутентичным субкультурам нужны застой и время, а теперь с застоем покончено. Времени у них нет. Их постигла участь всей планеты. Автономные зоны, однако, обеспечиваются определенной изоляцией от мировой монокультуры, они с трудом поддаются ассимиляции рынка — к ним нужен другой подход. Почему это так, мы пока не знаем. — Маленькие картинки смещаются, мигая. – Не стоило это ставить туда. В глазах Харвуда изумление. – Не думаю, что мне когда-либо доводилось слышать из ваших уст столь специфичное мнение. Ответа нет. – У вас есть шанс еще раз увидеть это. Я хочу, чтобы вы узнали, что замышляет наш задумчивый друг. – Это как-то связано с тем, на что вы намекнули во время нашей предыдущей беседы, с предстоящим глобальным событием? – Да. – И что это за событие? Харвуд задумчиво смотрит в пространство. – Вы верите в силы истории? – Я верю в то, что приводит к этому мгновению. – Кажется, я и сам начал верить в это ваше мгновение. Я полагаю, что мы приближаемся к нему, повинуясь силе его властного притяжения. Это мгновение изменит все и ничего. Я заинтересован в таком исходе, потому что я должен сохранить свой статус, я хочу, чтобы слова "Харвуд Левин" не превратились в четыре бессмысленных слога. Если мир должен перевернуться, то и я хочу перевернуться вместе с ним и остаться самим собой. Он думает о множестве оптических прицелов, наведенных сейчас на него скрытыми системами управления огнем. Однако он вполне уверен, что смог бы убить Харвуда, если потребуют интересы мгновения, — хотя, с другой стороны, знает, что почти наверняка умрет раньше, чем он, пусть даже на долю секунды. – Я думаю, вы стали более сложным с момента нашей последней встречи. – Изощренным, — отвечает Харвуд с улыбкой.48. В ЭТОТ МОМЕНТ Райделл смотрел в спину человека, уверенно идущего впереди, и испытывал сложное чувство, чувство, которому не мог дать название, которое было сильней боли в боку, остро пронзавшей его, когда он оступался. Он, Райделл, всю жизнь мечтал хорошо владеть своим телом: просто двигаться, двигаться правильно, не задумываясь об этом. Быть расслабленным и в то же время точным в движениях. Он инстинктивно понимал, что перед ним именно такая свободная пластика; мужчине было около пятидесяти, но двигался он абсолютно естественно и постоянно оказывался в тени. С прямой спиной, в длиннополом кашемировом пальто, руки в карманах, он просто скользил, и Райделл топал за ним, остро чувствуя свою неуклюжесть из-за физической боли и боли своего все еще юношеского сердца: мальчик, что жил у него внутри, всегда мечтал хоть немного быть похожим на этого человека, кем бы он ни был. Он убийца, киллер, напоминал себе Райделл, думая о лежащем трупе здоровяка; Райделл прекрасно знал, что убийство — это не энергичный обмен рукопожатиями, как в кино, а страшное братание с тем светом (он очень надеялся, что ошибается), потому что к нему во сны до сих пор являлся призрак Кеннета Тёрви, единственного человека, которого он вынужден был прикончить. Хотя никогда не сомневался в необходимости прикончить Тёрви, так как Тёрви продемонстрировал серьезность своих намерений, стреляя в дверь шкафа, где запер детей своей подружки. Убийство было вратами в нечто страшное и бесконечное. Райделл истово в это верил и точно знал, что отчаянные бандиты в реальной жизни не более романтичны, чем ворох остывших кишок. И все же он шагает, старается изо всех сил поспеть за этим, с седыми волосами, человеком, который минуту назад убил человека способом, какого Райделл, похоже, не смог бы определить, убил тихо и не напрягаясь; убил человека так привычно, как другие меняют рубашку или вскрывают жестянку пива. Что-то внутри Райделла завидовало этому, он покраснел, осознав эту зависть. Мужчина остановился в тени и оглянулся. – Как самочувствие? – Сносно, — ответил Райделл, который почти всегда отвечал так на этот вопрос. – Только не "сносно". У вас гематома. А может, и внутреннее кровотечение. Райделл стоял перед ним, держась рукой за опухший бок. – Что вы сделали с этим типом? Нельзя сказать, что человек улыбнулся, но морщины на его щеках стали чуть глубже. – Я завершил движение, которое он начал, замахнувшись на вас. – Вы его чем-то зарезали, — сказал Райделл. – Да. Это был самый элегантный финал при сложившихся обстоятельствах. Его необычный центр тяжести дал мне возможность рассечь спинной мозг, не задев позвонки. — Все это тоном, которым сообщают об открытии нового, чрезвычайно удобного автобусного маршрута. – Покажите мне. Человек чуть качнул головой. Птичья острота восприятия. Свет отразился в круглых очках с золотой оправой. Человек сунул руку за пазуху своего длиннополого пальто и с непринужденной грацией извлек загнутый кверху клинок с похожим на долото острием. Райделл знал, что такой клинок называется танто — уменьшенная разновидность одного из японских мечей. Свет, что на мгновение блеснул в круглых линзах, теперь вспыхнул тончайшей радугой вдоль искривленного лезвия и соскочил со скошенного конца. Человек проделал движение, которым извлек клинок, в обратную сторону. Клинок исчез в глубине пальто, как прокрученная назад видеозапись. Райделл вспомнил, каким действиям обучали его на случай, если нападают с ножом, а ты безоружен. Если другого выхода нет, рекомендуется снять куртку и обмотать ею запястья, чтобы их не повредили. Он представил себе, что использует проектор, лежащий в сумке, в качестве щита против клинка, который только что видел, и безнадежность этой затеи неожиданно показалась ему смешной. – Чему вы улыбаетесь? — спросил человек. Улыбка соскочила с лица Райделла. – Не думаю, что смогу объяснить, — сказал он. — Кто вы такой? – Этого я вам не могу сказать, — ответил человек. – Меня зовут Берри Райделл, — сказал ему Райделл. — Вы только что спасли мою задницу. – Но не ваше тело, я полагаю. – Он мог убить меня. – Нет, — сказал человек, — он бы вас не убил. Он бы лишил вас возможности сопротивляться, доставил бы кое-куда и стал пытать, чтобы выбить информацию. И только тогда он убил бы вас. – Что ж, — сказал Райделл; бесстрастность собеседника его смущала. — Тогда большое спасибо. – Всегда к вашим услугам. — Ответ был не лишен высокомерия. – Что ж, — сказал Райделл, — но почему вы сделали это, ну, убрали его? – Было необходимо завершить движение. – Не понимаю, — сказал Райделл. – Это было необходимо, — сказал человек. — Сегодня ночью вас разыскивают многие. Я не знаю точно, сколько их. Наемные убийцы. – Вы убили еще кого-то прошлой ночью? Кровь уже засыпана "Килзом". – Да, — сказал человек. – Неужели я в большей безопасности с вами, чем с теми парнями, которых вы считаете киллерами? – Да, полагаю, это так, — чрезвычайно серьезно сказал человек и нахмурился. – Вы больше никого не убивали за последние сорок восемь часов? – Нет, — сказал человек, — не убивал. – Что ж, — сказал Райделл, — думаю, с вами мне ничего не грозит. Я, разумеется, не собираюсь с вами драться. – Это мудро, — сказал человек. – И не думаю, что смогу идти достаточно быстро или достаточно долго с таким ребром. – Это верно, — сказал человек. – Ну и что же мы будем делать? — Райделл пожал плечами и в тот же момент пожалел об этом, его лицо исказила гримаса боли. – Мы покинем мост, — сказал человек, — найдем медицинскую помощь, вы ранены. Я лично могу применить свое практическое знание анатомии, если будет необходимо. – С-спасибо, — выдавил Райделл. — Я лучше просто куплю бинты и каких-нибудь пластырей с анальгетиками в "Счастливом драконе", этого мне, наверное, хватит. — Он поглядел по сторонам, ища парня с шарфом, который, возможно, наблюдал за ним именно сейчас. У него было чувство, что шарф особенно опасен. — А если киллеры засекут, что мы уходим? – Не предвосхищайте результата ваших действий, — сказал человек. — Спокойно ждите развития событий. Живите сейчас. В этот момент Райделл понял, что, несомненно, пропала его задница. Прощай, поминай, как звали.70. ВИЗИТ ВЕЖЛИВОСТИ Взяв такси до "Трансамерики", он закрывает глаза и видит часы, которые вручил мальчику, — часы, время которых движется по черному циферблату, его собственное внутреннее время вырвалось на свободу, с мертвого якоря его сняла незнакомка, воссоздавшая для него облик Лизы. Стрелки часов вычерчивают орбиту радия, мгновение за мгновением. В это утро он видит спираль бесконечных возможностей, открытых, впрочем, не для него. Мост, оставшийся за его спиной, — возможно, что навсегда, — это транспортное средство, достигшее конечной станции: соленый воздух, свалочный неон, отрывистые крики чаек. Здесь он краем глаза увидел кусочек жизни, которая, как он понял, вечна и бесконечна. Видимый беспорядок, организованный неким глубинным, неким немыслимым образом. Возможно, он слишком долгое время пробыл наемником и сообщником тех, кто якобы правит миром. Тех, чьи мельницы мелют все более мелко, все более близко к какой-то невообразимой точке омега чистой информации, к какому-то чуду, которое вечно должно вот-вот произойти. Которое, подсказывает ему интуиция, явлено не будет, теперь уже — никогда, а если и будет, то совсем не в той форме, о которой мечтали его бывшие работодатели. В атриуме отеля он описывает цель своего прихода как визит вежливости. Его разоружают, обыскивают, надевают наручники и по приказу Харвуда препровождают в лифт. Когда двери лифта бесшумно закрываются, он ощущает легкое чувство вины перед своими конвоирами за их возбуждение и неопытность, за то, что надели на него наручники спереди, а не сзади. Еще до того, как скоростной лифт достигнет этажа, на котором находится офис Харвуда, он останется в одиночестве. Он дотрагивается до пряжки пояса и думает о простом, но убийственно эффективном орудии между слоями изысканной итальянской телячьей кожи. И существует в мгновении.

4. ФОРМАЛЬНОЕ ОТСУТСТВИЕ ДРАГОЦЕННЫХ ВЕЩЕЙ На Маркет-стрит: безымянный мужчина, наваждение узловых конфигураций Лэйни, только что видел девушку. Утонувшая тридцать лет назад, она ступает, свежа, как первое творение, из бронзовых дверей какой-то маклерской конторы. И в тот же миг он вспоминает, что она мертва, а он — жив, и что это другое столетие, и что, вполне очевидно, это другая девушка, просто новенькая, с иголочки, незнакомка, с которой он никогда не заговорит. Проходя мимо нее сквозь легкий расцвеченный туман подступающей ночи, он чуть заметно склоняет голову в честь той, другой, ушедшей давным-давно. И вздыхает, — на нем длиннополое пальто, доспехи, которые он носит под ним, — один безропотный вдох и безропотный выдох, — он движется в толпе коммерсантов, спешащих из своих многочисленных контор. Они плывут по осенней улице в сторону выпивки, или обеда, или просто дома и сна, которые их ждут. Но вот и та, с которой он никогда не заговорит, исчезает, и его омывает невыразимое чувство не то чтобы утраты, но какого-то острого осознания собственной протяженности во всем мире и во всех городах, а в этом городе — особенно. Под его правой рукой, надежно укрытой, подвешен клинок, покоящийся, словно летучая мышь, вниз острием, лезвие отточено до тонкости хирургического скальпеля. Клинок прихвачен магнитами, вставленными в нехитрую рукоятку из сплава никеля с серебром. Угольчатый кончик лезвия, вызывающий в памяти острый резец гравера, отклоняется в сторону пульсирующей под мышкой артерии, будто напоминая, что он тоже всего лишь в нескольких шагах от того места, куда ушла в безвременье уже так давно утонувшая девушка. В нескольких дюймах от той, другой, ждущей страны. Его профессия — стражник у дверей в эту страну. Если вынуть черное лезвие, оно превращается в ключ. Когда он держит его, он держит ветер в своей руке. Дверь с нежным скрипом приотворяется. Но он не спешит распахнуть ее настежь, и служащие фирм видят всего лишь седовласого мужчину, строгого профессора, в серовато-зеленом пальто — такой цвет есть у некоторых сортов лишайников, — профессор часто моргает под изящной золотой оправой своих маленьких круглых очков и поднимает руку, чтобы остановить проезжающее такси. По какой-то причине коммерсанты вовсе не рвутся, как вполне бы могли, заявить свои права на экипаж, и мужчина проходит мимо них, его щеки исчерканы глубокими вертикальными морщинами, будто от старой привычки часто улыбаться. Никто не видит, как он улыбается. Дао, напоминает он себе, застряв в пробке на Постстрит, старше Бога. Он видит нищего попрошайку, сидящего под витриной ювелирной лавки. В витрине стоят небольшие пустые подставки, формальные отсутствия драгоценных вещей, запертых где-то на ночь. Нищий обмотал свои ноги коричневой бумажной пленкой, и эффект получился поразительный, словно он надел рыцарские латы, изготовленные из офисных материалов. Стройные икры, изящные ступни, элегантность, подобающая обладателю орденских лент. Поверх мотков пленки — сам человек, будто смазанное пятно, загогулина, его личность растерта бетоном и неудачами. Он слился цветом с мостовой, его расовая принадлежность неопределенна. Такси медленно продвигается вперед. Мужчина сует руку за пазуху, чтоб развернуть лезвие ножа от ребер. Он левша, и ему приходится часто задумываться о таких тонкостях. Девушка, утонувшая так давно, ныне уже покоится на дне, утянута вниз вихрем рыжеватых волос и притупившихся воспоминаний, туда, где его юность мягко скрывается своими привычными волнами, и ему становится легче. Прошлое — это прошлое, будущее еще бесформенно. Есть только мгновение, и именно в нем он предпочитает пребывать. И вот он склоняется, чтоб постучать водителю один раз в затемненную защитную перегородку. Просит остановиться у моста. Такси тормозит около изъеденной дождем свалки бетонных ловушек для танков, огромных ромбоидов в ржавых потеках, покрытых замысловатыми инициалами каких-то любовных парочек. Эта дыра наверняка занимает почетное место в здешней романтической мифологии и является темой многих популярных баллад. – Простите, сэр, — говорит ему таксист сквозь несколько слоев защитного пластика через цифровой переводчик, — не будете ли вы так любезны высадиться здесь? Этот район опасен. И я не смогу вас дожидаться. Вопрос формальный, требование закона, во избежание неприятностей. – Спасибо. Мне ничего не грозит. — Его английский так же формален, как у программы-переводчика. Ему слышится мелодичный стрекот, его слова звучат на некоем азиатском наречии, которое он не может узнать. Карие глаза таксиста оглядывают его, мягкие и бесстрастные, сквозь защитные очки и щит безопасности — многократные слои отражений. Водитель открывает магнитный замок. Мужчина выходит из такси, расправляя пальто. За танковыми ловушками высятся ощетиненные, устремленные вниз террасы, лоскутная суперструктура, в которую завернут мост. Косвенно его мозг осознает: это знаменитое место, открытка для туристов, символ этого города. Он закрывает дверь, и машина отъезжает, оставив после себя в воздухе карамельную сладость отработанного газойля. *** Он стоит, глядя на мост, на посеребренную облицовку бессчетных крохотных жилищ, это напоминает ему фавелы в Рио, хотя масштаб составных частей несколько иной. В этой надстройке есть что-то сказочное по контрасту с опорными конструкциями основы моста. Индивидуальные укрытия — если это действительно укрытия — очень малы, пространство здесь доминирует. Он помнит, что видел вход в нижний дорожный ярус, по бокам освещенный оплывшими факелами, хотя теперь, как он знает, местные жители по большей части сотрудничают с городскими властями в борьбе со всеобщим загрязнением. – "Плясуна" не желаете? В тени между бетонными сооружениями она держит в ладонях миниатюрную склянку. Отвратительная гримаса как способ облегчить процесс торговли. Этот наркотик вызывает тотальное разрушение десен, порождая у тех немногих, кто переживает его, прочие побочные эффекты, характерный и жуткий оскал. Он отвечает глазами, сила его твердого взгляда вызывает в ее глазах сполох паники, и она исчезает. Рыжеватые волосы извиваются в бездне. Он опускает взгляд на носки своих туфель. Черные и четко очерченные на фоне случайной мозаики утрамбованного мусора. Он перешагивает пустую жестянку пива "Королевская кобра" и идет между двух ромбоидов прямо к мосту. Недобры их тени, сквозь которые он движется, тени от его ног словно лезвия еще более глубокой тьмы. Это зловещее место, куда приходят волки в ожидании слабых овец. Он не боится ни волков, ни прочих хищников, которых только мог породить город, — ни сегодня, никогда. Он просто представляет все себе в одно мгновение. Он позволяет себе предвосхитить вид, который ожидает его за последним ромбоидом: некое чрево, врата в его мечту, в его память, где торговцы рыбой раскладывают свой товар на прилавках, устланных грязным льдом. Вечная толкотня, прилив и отлив, пульс города. И выходит в ослепляющий свет, красный росчерк ложного неона тлеет над ровным изгибом сингапурского пластика. Память предана. Кто-то пробирается мимо, слишком близко, еле живой, плохо ориентируясь в темноте, магниты слетают с неясным щелчком, который скорее чувствуешь, нежели слышишь. Он дотрагивается до лезвия, и пьяница, спотыкаясь, бредет дальше, слегка в забытьи. Он возвращает рукоятку на место и холодно смотрит на непредвиденное новшество: "Счастливый дракон" — извивается аккуратная вывеска не то по плавнику, не то по пилону, чье основание, кажется, сложено из дюжин и дюжин видеомониторов.6. СИЛЕНЦИО Силенцио достается носить. Он самый маленький, кажется почти пацаном. Он сам не торчок, но если копы схватят его, он будет молчать. Во всяком случае, про гадость. Силенцио уже какое-то время таскается за Крысу-ком и Плейбоем, смотрит, как они торчат, как они добывают бабки, которые им нужны, чтобы торчать еще и еще. Крысук делается злым, когда ему хочется заторчать, и Силенцио навострился в таких случаях держаться подальше от его ног и кулаков. У Крысука длинный узкий череп, он носит контактные линзы с вертикальными радужками, как у змеи. Силенцио интересно: специально ли Крысук придумал выглядеть будто крыса, проглотившая змею, и теперь эта змея глядит наружу сквозь глазницы крысы? Плейбой говорит, что Крысук — это pinche Chupacabra 3 из Уотсонвилля, а они все там так выглядят. Плейбой крупный, его туша обтянута длинным прямым пальто, под которое надеты джинсы и старые рабочие сапоги. Он носит усы а-ля Панчо Вилья 4, желтые очки авиатора и черную федору 5. Он подобрее с Силенцио, покупает ему буррито 6 с лотков, воду, жестянки попкорна, а один раз купил большую картонку фруктового напитка с мякотью. Силенцио интересно, а может, Плейбой — его отец? Он не знает, кем бы мог быть его отец. Его мать чокнутая, торчит в своем Лос-Прожектосе 7. На самом деле он вовсе не думает, что Плейбой — его отец, потому что помнит, как встретил Плейбоя на рынке на Брайент-стрит, и это вышло по чистой случайности, но иногда ему все-таки интересно — когда Плейбой покупает ему поесть. Силенцио уселся и смотрит, как Крысук и Плейбой торчат, прямо за этим пустым лотком, воняющим гнилыми яблоками. Крысук сунул в рот небольшой фонарик, поэтому видит, что делает. Сегодня черная ночь, и Крысук надрезает маленькую пластиковую трубку специальным ножом, рукоятка длинней, чем короткое гнутое лезвие. Все трое сидят на пластиковых упаковочных ящиках. Крысук и Плейбой торчат от черного два, а может, три раза в сутки — и днем и ночью. Три раза по черному, а потом им нужно заторчать и от белого. Белое подороже, но когда слишком много черного, они начинают говорить быстро-быстро, а может, и видят людей, которых тут нет. "Разговор с Иисусом" — так это называет Плейбой, но белое он называет "прогулка с королем". Но это совсем не прогулка: от белого они не двигаются, молчат и спят. Силенцио предпочитает белые ночи. Силенцио знает, что они покупают белое у черных, а черное — у белых, и думает, что это и есть тайна, что изображена на картинке, которую Крысук носит на цепочке на шее: черная слеза и белая слеза, изгибаясь, сливаются вместе, чтоб получилась окружность; в белой слезе небольшой кружок черного, в черной слезе — небольшой кружок белого. Чтобы добыть деньги, они заговаривают с людьми, обычно в темных местах, так что люди пугаются. Иногда Крысук показывает им нож, а Плейбой в это время держит их за руки, чтобы не убежали. Деньги — внутри маленьких пластиковых чеков, на которых напечатаны бегущие картинки. Силенцио хотел бы оставлять у себя эти чеки, когда все деньги в них кончаются, но делать так не разрешается. Плейбой от них избавляется, тщательно перед тем протирая. Он бросает их в щели на обочине улицы. Он не хочет, чтобы на них оставались отпечатки его пальцев. Иногда Крысук делает людям больно, чтобы они ему выдали заклинания, которые вызывают деньги из бегущих картинок. Заклинания — это фамилии, буквы и цифры. Силенцио знает все заклинания, которые выучили Крысук и Плейбой, но сами они об этом не знают; если бы он им сказал, они бы, наверное, рассердились. Все трое спят в комнате, которая в Миссии. Плейбой сразу стаскивает матрац с кровати и кладет его на пол. Плейбой спит на матраце. Крысук — на голой кровати. Силенцио спит на полу. Крысук разрезает трубку и кладет половину черного на палец Плейбоя. Плейбой лижет свой палец, чтобы черное прилепилось. Плейбой сует палец в рот и втирает черное в десны. Силенцио интересно, какое оно на вкус, но он не хочет разговаривать с Иисусом. Теперь и Крысук втирает черное в десны, фонарик забыт и зажат в свободной руке. Крысук и Плейбой похожи на идиотов, но Силенцио не смешно. Скоро им снова захочется заторчать, а черное даст им энергию, чтобы добыть необходимые для этого деньги. Силенцио знает, что денег нет, потому что все они не ели со вчерашнего дня. Обычно они находят людей в темных местах между большими фигурами в начале Брайент-стрит, но теперь Крысук думает, что полиция наблюдает за теми местами. Крысук как-то рассказывал Силенцио, что полиция видит и в темноте. Однажды Силенцио посмотрел на полицейских, когда они проезжали мимо в своих машинах, и ему стало очень интересно, как это полиция видит и в темноте. *** Но сегодняшней ночью Крысук вывел их на охоту на мост, где живут люди, и говорит, что здесь они найдут деньги. Плейбою не нравится этот мост, потому что люди с моста, говорит он, все pinche 8; они не любят, когда на их территории орудуют чужаки. Крысук же уверен, что чует удачу. Крысук швыряет пустой пузырек в темноту, и Силенцио слышит, как тот обо что-то стукается, издав еле слышный звук. Змеиные зрачки Крысука расширены от черного. Он проводит пятерней по волосам от лба до затылка и делает знак рукой. Плейбой и Силенцио следуют за ним. Силенцио второй раз проходит вдоль винного погреба, следя за мужчиной в длинном пальто, пока тот сидит за маленьким белым столиком, пьет свой кофе. Крысук говорит, какое клевое пальто. Смотри, какие у старика очки, говорит Крысук, они же золотые. Силенцио склонен думать, что у Плейбоя тоже золотые, но у плейбоевских желтые стекла. А у очков мужчины — простые. У него седые, очень коротко стриженные волосы, и глубокие морщины прорезали лицо. Он сидит в одиночестве, глядя на самую маленькую чашечку кофе, какую Силенцио видал в жизни. Кукольная чашечка. Они дошли за стариком до этого места. Он шел в направлении Острова Сокровищ. Плейбой говорит, что это место на мосту — для туристов. Здесь есть винные погреба, магазины со стеклянными окнами, много прохожих. Теперь они ждут, чтобы понять, куда двинет старик, покончив со своим лилипутским кофе. Если он двинет обратно, в сторону Брайент-стрит, тогда будут трудности. Если двинет дальше на Остров, Крысук и Плейбой будут счастливы. Обязанность Силенцио — дать им понять, что мужчина уходит. Силенцио, проходя мимо, чувствует на себе взгляд старика, но старик лишь рассматривает толпу. Силенцио смотрит, как Крысук и Плейбой идут за мужчиной к Острову Сокровищ. Теперь они на нижнем ярусе моста, и Силенцио время от времени смотрит наверх, на дно верхней палубы — краска ее облупилась. Это напоминает ему о стене в Лос-Прожектосе. Здесь почти нет людей. Почти нет огней. Человек идет легкой походкой. Он не торопится. Силенцио чувствует, что человек всего лишь прогуливается, что идти ему, собственно, некуда. Силенцио чувствует, что человеку ничего не нужно: он не ищет денег, чтобы поесть или заторчать. Должно быть, потому что у него и так есть деньги, которые нужны, чтобы поесть или заторчать, и именно по этой причине Крысук и Плейбой выбрали его, они поняли, что у него есть деньги, которые им нужны. Крысук и Плейбой стараются идти рядом с мужчиной, но отстают. Идут на расстоянии. Плейбой держит руки в карманах своего большого пальто. Он снял очки с желтыми стеклами, под глазами у него черные круги, как у всех, что торчит на черном. Он выглядит печальным, когда собирается добыть деньги, чтобы заторчать. Он выглядит так, будто слушает очень внимательно. Силенцио следует за этими троими, время от времени оглядываясь. В данный момент его работа — дать им знать, если кто-то появится. Человек останавливается и смотрит в витрину магазина. Силенцио делает шаг назад и прячется за тележкой, груженной рулонами пластика, видит, как Крысук и Плейбой встают за другими укрытиями на тот случай, если человек оглянется. Человек не делает этого, но Силенцио интересно, отражается ли в витрине улица. Силенцио сам смотрит в витрину. Человек не оглядывается. Он стоит, держа руки в карманах длинного пальто, и смотрит в витрину. Силенцио расстегивает джинсы и тихонько мочится на рулоны пластика, осторожно, чтобы не наделать шума. Застегивая джинсы, он видит, что человек отошел от витрины и по-прежнему движется в сторону Острова Сокровищ, где, говорит Плейбой, есть люди, которые живут как звери. У Силенцио, видавшего в жизни лишь собак, голубей и чаек, в голове моментально возникает картинка: крылатые люди с клыками собаки. Раз возникнув, картинка остается в голове у Силенцио. Выйдя из-за тележки одновременно с Крысуком и Плейбоем, решившими и дальше преследовать человека, Силенцио замечает, как тот вдруг сворачивает направо. Исчез. Человек исчез. Силенцио яростно моргает, трет кулаками глаза и смотрит еще раз. Крысук и Плейбой прибавили шагу. Они не пытаются прятаться. Силенцио тоже скачет вприпрыжку, чтобы не потеряться, и оказывается на том месте, где свернул человек. Узкая спина Крысука скрывается за углом вслед за Плейбоем и исчезает. Силенцио замирает. Чувствует, как колотится сердце. Делает шаг вперед и выглядывает из-за угла. Это место, где по всем признакам должен быть магазин, но магазина там нет. Сверху свисают широкие листы пластика. Деревянные брусья, сплошные рулоны пластика. Человек стоит там. Он стоит у дальней стены здания и переводит взгляд с Плейбоя на Крысука, с Крысука на Силенцио. Смотрит сквозь круглые стекла очков. Силенцио чувствует, что человек спокоен. Плейбой направляется к человеку, перешагивая брусья и пластик. Плейбой молчит. Руки он все еще держит в карманах пальто. Крысук не двигается, он наготове и на глазах человека вытаскивает свой нож, щелчком раскрывает его выразительным жестом, приготовляясь. Лицо человека не дрогнуло, а Силенцио помнит лица других людей и страх в их глазах, когда они видели нож Крысука. В этот момент Плейбой спрыгивает с деревянного бруса, выдергивает руки из карманов, чтобы схватить человека за плечи и резко повернуть. Вот как все делается. Силенцио видит, что человек слегка пошевелился, а может, ему это кажется. Все замирают. Силенцио точно видел, как левая рука человека рванулась под складки длинного пальто, которое только что было застегнуто. Но он не заметил, как получилось, что человек стоит, почти уже уперев свой кулак Плейбою в середину грудной клетки, выставив большой палец. Плейбой остолбенел. Его руки нелепо застыли, пальцы растопырены. Силенцио смотрит, как Плейбоевы руки хватают воздух. Правая рука человека медленно поднимается, чтобы оттолкнуть Плейбоя, и из Плейбоевой грудной клетки медленно появляется тонкая черная штуковина. Силенцио становится интересно, давно ли он там ее прятал, а Плейбой навзничь валится на рулоны пластика и деревянные брусья. Силенцио слышит, как кто-то кричит pinche madre 9, и это, конечно, Крысук. Когда Крысук торчит от черного и дерется, он очень быстрый, и ни за что не угадаешь, что он сделает; он калечит людей и трясется, смеясь, оскаливая зубы. Сейчас он прыгает вниз по рулонам пластика, будто летит, нож сверкает в его руке, и перед глазами Силенцио возникает картинка про человека с крыльями и клыками собаки, а оскал Крысука точно такой, его змеиные зрачки расширены от черного. И черная штука, как длинный и влажный палец, протыкает насквозь шею Крысука. И все замирает снова. Потом Крысук пытается что-то сказать, кровь выступает в него на губах. Он хочет достать своим ножом человека, но нож рассекает лишь воздух и, наконец, выпадает из руки Крысука. Человек вынимает черную штуковину из горла Крысука. Крысук шатается на ослабевших ногах, и Силенцио вспоминает, как тот, бывало, переберет белого и пытается ходить. Крысук пытается обеими руками сжать горло. Его губы шевелятся, но слова не выходят. Один из змеиных глаз Крысука выпадает. Под ним настоящий глаз, круглый и карий. Крысук валится на колени, все еще сжимая горло руками. Его глаза — змеиный и карий — глядят снизу на человека, и Силенцио чувствует, что смотрят они уже из другого мира и видят уже другие картины. Из горла Крысука вырывается негромкий слабый звук, после чего он заваливается назад, по-прежнему стоя на дрожащих коленях, падает на спину с широко разведенными коленями, поджав обе ноги под задницу. Силенцио видно, как серые штаны Крысука темнеют в промежности. Силенцио смотрит на человека. Тот глядит на него. Силенцио смотрит на черный клинок, тот спокоен в руке человека. Чувствуется, что клинок владеет человеком, а не человек — клинком. Что клинок может дать человеку команду действовать. Но вот человек поворачивается. Кончик клинка почти квадратный, будто обрубленный. Клинок поворачивается еле заметно. Силенцио понимает, что должен что-то предпринять. Он делает шажок вбок, чтобы человек его видел. Клинок поворачивается. Силенцио понимает. Ближе.9. МГНОВЕНИЕ Правильные пирамиды фруктов под жужжащим неоном. Человек наблюдает за тем, как мальчик опустошает второй литр сока с мякотью, заглатывая все содержимое высокого пластикового стакана непрерывным потоком без видимых усилий. – Не стоит пить холодные напитки так быстро. Мальчик глядит на него. Между взором мальчика и его душой нет ничего: отсутствие маски. Отсутствие личности. Он, по всей видимости, не глухой, потому что понял предложение выпить прохладительного. Но пока ничто не свидетельствует о том, что он наделен даром речи. – Говоришь по-испански? — сказано на мадридском наречии, не звучавшем на его устах долгие годы. Мальчик ставит пустой стакан рядом с первым и смотрит на человека. Страха в нем нет. – Люди, которые на меня напали, — это были твои друзья? — приподняв одну бровь. Совсем ничего. – Сколько тебе лет? Старше, думает человек, своего эмоционального возраста. Намек на сбритую щетину в уголках верхней губы. Карие глаза чисты и безмятежны. Мальчик разглядывает два пустых пластиковых стакана на исцарапанной металлической стойке. Поднимает взгляд на мужчину. – Еще? Ты хочешь пить еще? Мальчик кивает. Человек делает знак итальянцу за стойкой. Снова поворачивается к мальчику. – Тебя хоть как-нибудь зовут? Ничего. Ничего не меняется в карих глазах. Мальчик глядит на него так спокойно, как может глядеть мирный пес. Окруженная горками фруктов серебряная соковыжималка коротко хлюпает. Наструганный лед вбивается миксером в мякоть. Итальянец переливает напиток в пластиковый стакан и ставит его перед мальчиком. Мальчик смотрит на сосуд. Человек двигается на скрипящем металлическом стуле, его длинное пальто покоится складками, как крылья отдыхающей птицы. У него под рукой, тщательно вычищенный, спит клинок, свободно качаясь в своих магнитных ножнах. Мальчик берет стакан, открывает рот и вливает густую смесь льда и фруктовой мякоти прямо в горло. Задержка в развитии, думает человек. Синдром трагической матки города. Жизненные сигналы искажены химикатами, недоеданием, ударами судьбы. И все-таки он, как и все остальные, как и сам человек, существует в точности так, в точности там и в точности в тот момент времени, как, где и когда он задуман существовать. Это дао: тьма внутри тьмы. Мальчик ставит пустой стакан рядом с двумя другими. Человек выпрямляет ноги, встает, застегивая пальто. Мальчик протягивает руку. Два пальца прикасаются к часам, которые человек носит на левом запястье. Рот мальчика приоткрывается, будто он хочет что-то сказать. – Время? Что-то шевелится в лишенных выражения карих безднах глаз мальчика. Часы старинные, добыты у специалиста-дилера в одной из укрепленных аркад Сингапура. Это артиллерийские часы. Они говорят человеку о сражениях иных времен. Они напоминают ему о том, что любое сражение однажды станет таким же смутным воспоминанием и что лишь мгновение имеет значение, что мгновение абсолютно. Познавший истину воин идет в битву, как на похороны любимой, да и как может быть иначе? Мальчик наклоняется вперед; то, что таится в его глазах, видят только часы. Человек размышляет о тех двоих, оставленных им этим вечером на мосту. Охотники в своем роде, отныне для них охота закончилась. И этот, третий, следующий за ними по пятам. Чтобы подбирать объедки. – Тебе нравится? Никакой реакции. Ничто не способно сломать концентрацию, связь между тем, что всплыло из бездн глаз мальчика, и аскетическим черным циферблатом наручных часов. Дао делает ход. Человек расстегивает стальную скобу, скрепляющую браслет. Он отдает часы мальчику. Он делает это, не раздумывая. Он делает это с той же бездумной уверенностью, с какой чуть раньше убивал. Он делает это, потому что так нужно, потому что так правильно поступить; потому, что жизнь его бьется в такт с дао. Нет никакой нужды прощаться. Он уходит от мальчика, оставленного навеки в созерцании черного циферблата и стрелок. Он уходит сейчас. Мгновение — в равновесии.

Бессознательное продолжает набирать жизненную экспу бешенными темпами и стремится с следующему level-up'у. Сознательное зажимает рот ладошкой, зажмуривает глаза и пытается выжать из этого побольше удовольствия =D Ощущение, что с эмоций содрали эпителий и продолжают снимать дерьмо слой за слоем, пока нервы не обнажатся окончательно. Красота в любых формах моментально вызывает острую боль со знаком плюс - случайные образы, звуки, ощущения и развитие мысли приводят к состоянию division by zero.Интеграция продолжается ;)    (Младший свет однажды спросил Уммона||   Что такое Божество/Будда/Главная Истина\\   Уммон ответил ему||   Палочка с засохшим дерьмом)    (Чтобы постичь Главную Истину/Будду/Божество   в этот момент|   младший свет должен постичь   что на Земле/твоей родине/моей родине   человечество самого населенного   континента   когда-то использовало кусочки дерева   в качестве туалетной бумаги\\   Только это знание   откроет   Будда-истину)надо перечитать гиперионы/эндимионы ))Три цзиня Дуншаня Один монах спросил Дуншаня: "Что такое Будда?" Дуншань ответил: "Три цзиня льна". Перед глазами три цзиня льна. Кажется они близко, а сознание еще ближе. Кто говорит об "истинном" и "ложном" Тот сам сделан из "истины" и "лжи". Обыкновенное - вот дао Чжаочжоу спросил Наньцюаня: "Что такое дао?" Наньцюань ответил: "Обыкновенное сознание и есть дао". Чжаочжоу спросил: "Можно ли ему научиться?" Наньцюань ответил: "Если ты будешь стремиться к нему, ты отойдешь от него". Чжаочжоу спросил: "Если не стремиться к дао, то как его распознать?" Наньцюань ответил: "Дао не принадлежит к вещам известным и не принадлежит к вещам незнаемым. Знание - это обманчивое представление. Незнаемое - просто не существующее. Если ты хочешь постичь истину, которая рассеивает все сомнения, будь безбрежен и всеобъятен, как Великая Пустота. Тогда ты будешь вне "истинного" и "ложного"". Услыхав эти слова, Чжаочжоу достиг внезапного просветления. Весной - сотни цветов, осенью - луна. Летом - прохладный ветер, зимой - снега. Если не будешь ум зря утруждать пустяками, Всякое время станет прекрасной порой.

пиздец, расписываю "что произойдет если я уйду из банка" по декартовой системе координат. положительных моментов остаться почти нет, куча позитива на уход, но догуя неуверенности в том, что все так гладко пройдет и дальше покатится )но попробовать стоит, иначе вообще ничего не изменится =) задержал дыхание и нырнул =) выплыву ли? ;)

Забавный тест =)))Результат теста «На кого из героев „Футурамы“ ты похож»: Проф.ЛилаГермесБендерЗойдбергФрайЭмиКифЗепп -2105-41-1-36

Если Вы желаете узнать больше о своем характере и о характере героев «Футурамы», то прочитайте статью «Псих-о-рама».

Пройти тест.

Evil doggy =)))

Archmage вернулся в новой форме =)http://134.169.44.136/cgi-bin/mainmenu.cgiживем =))))

ДиалогД: Папа, а зачем мы напали на Ирак?П: Потому что у них было оружие массового поражения, дорогая.Д: Но ведь инстпектора не нашли никакого ОМП.П: Это потому, что иракцы его хорошо спрятали.Д: И поэтому мы на них напали?П: Да. Вторжения всегда работают лучше, чем инспекции.Д: Но после вторжения мы все равно не нашли никакого ОМП, правда?П: Это все потому, что оно очень хорошо спрятано. Не беспокойся, мы что-нибудь найдем, возможно, прямо к выборам 2004.Д: А зачем Ираку все это оружие?П: Чтобы применять в войне, глупенькая.Д: Тогда не понимаю. Если у них есть такое оружие и они хотели использовать его в войне с нами, почему они его не применили, когда мы сами на них напали?П: Ну, очевидно, они не хотели, чтобы кто-нибудь узнал, что у них есть такое оружие. Поэтому они предпочли погибать тысячами, вместо того, чтобы защищаться.Д: Но это же глупо - умирать, имея такое оружие, а не использовать его против нас.П: Это другая культура, их невозможно понять.Д: Не знаю, как ты, а я не верю, что у них было это оружие, про которое наше правительство говорит, что оно есть.П: Знаешь, на самом деле это не важно, есть ли у них оружие. У нас была и другая хорошая причина, чтобы напасть на них.Д: Какая же?П: Даже если у них и не было оружия, Саддам Хуссейн - был жестоким диктатором, а это весьма подходящая причина для вторжения в чужую страну.Д: А почему это жестокий диктатор - повод вторгнуться в страну?П: Ну, например, он угнетал свой народ.Д: Примерно как это делается в Китае?П: Не сравнивай, пожалуйста, Китай с Ираком. Китай - хороший экономический партнер, там миллионы людей трудятся за рабскую зарплату, чтобы корпорации США могли разбогатеть еще больше.Д: Значит, если страна позволяет эксплуатировать свой народ ради прибыли американских корпораций, то это хорошая страна, даже если этот народ и угнетают?П: Правильно.Д: А почему угнетали народ в Ираке?П: В основном, за политические преступления, вроде критики правительства. Людей, которые критиковали правительство, отправляли в тюрьму.Д: А разве в Китае происходит не то же самое?П: Я же тебе говорил - в Китае все по-другому.Д: А в чем разница между Китаем и Ираком?П: Ну, например, в Ираке правила партия Баас, а в Китае - коммунисты.Д: А ты же говорил, что коммунисты плохие...П: Нет, это кубинские коммунисты плохие.Д: А почему они плохие?П: Например, там сажают в тюрьму людей, которые критикуют правительство.Д: Как в Ираке?П: Точно.Д: И как в Китае?П: Я же говорил: Китай - наш партнер, а Куба - нет.Д: А почему Куба не стала хорошим партнером?П: Ну, в начале 60х наше правительство приняло законы, по которым американцам нельзя было торговать с Кубой до тех пор, пока они не перестанут быть коммунистической страной и не станут капиталистами, как мы.Д: Но если мы отменим эти законы и откроем торговлю с Кубой, разве это не поможет кубинцам стать капиталистами?П: Ты тут не умничай!Д: Я и не думала.П: Ну, все равно. У них на Кубе еще нет свободы вероисповедания.Д: Как в Китае?П: Я же просил - не говори гадостей про Китай. И вообще, Саддам Хуссейн пришел к власти путем военного переворота, так что он, все равно, не законный правитель Ирака.Д: А что такое военный переворот?П: Это когда военные, генералы, силой отнимают власть у правительства, вместо того, чтобы провести свободные выборы, как это делаем мы.Д: А разве правительство Пакистана пришло к власти не путем военного переворота?П: Ты имеешь в виду генерала Первеца Мушараффа? Ну... Да. Конечно. Но Пакистан - наш друг.Д: А почему мы дружим с Пакистаном, раз его правительство не законное?П: Я не говорил, что Первец Мушарафф - незаконный правитель.Д: Ты же только что сказал, что тот, кто пришел к власти, силой отняв ее у законного правительства, - не законный правитель.П: Это только про Саддама Хуссейна. Первец Мушарафф - наш друг, он помогал нам во время вторжения в Афганистан.Д: А за что мы напали на Афганистан?П: За то, что они сделали 11го сентября.Д: А что они нам сделали 11го сентября?П: 11го сентября 19 человек, из которых 15 были из Саудовской Аравии, угнали четыре самолета и направили три из них на здания, убив при этом 3000 американцев.Д: А при чем здесь Афганистан?П: А в Афганистане эти люди тренировались, при диктатуре Талибана.Д: А Талибаны - это те самые плохие радикальные исламисты, которые отрубают людям руки и головы?П: Да, это они и есть. И не только отрубают руки и головы, но еще и женщин угнетают.Д: А разве это не им в 2001 году Буш дал 43 миллиона?П: Да, но это было просто вознаграждение за успешную борьбу с наркотиками.Д: За борьбу с наркотиками?П: Да. Талибаны очень нам помогли, не дав афганцам выращивать опиумный мак.Д: А как им это удалось?П: Просто. Тем, кого ловили на выращивании мака, отрубали руки и головы.Д: То есть, отрубать руки и головы за выращивание цветов - хорошо, а за что-то другое - плохо?П: Да. Хорошо, когда они рубят руки и головы за выращивание цветов, но когда они так наказывают за воровство хлеба - это слишком жестоко.Д: А в Саудовской Аравии, разве не рубят руки и головы?П: Это совсем другое дело. В Афганистане царил суровый патриархат, там угнетали женщин, заставляли их всегда появляться на людях только в бурке, а нарушивших этот закон побивали камнями.Д: Но в Саудовской Аравии женщин тоже заставляют ходить в бурке.П: Нет, там женщины просто носят традиционную исламскую одежду.Д: А в чем разница?A: Традиционный исламский костюм, который носят женщины в Саудовской Аравии - это скромная, но стильная одежда, которая закрывает все тело, кроме глаз и пальцев.А бурка - злое порождение патриархата, покрывало, под которым женщина прячет все, кроме глаз и пальцев.Д: Похоже на разные названия для одного и того же.П: Ну ладно, нечего сравнивать Афганистан и наших друзей - Саудовскую Аравию.Д: Но ты, вроде, говорил, что 15 из 19 террористов 11 сентября были из Саудовской Аравии.П: Да, но обучались-то они в Афганистане.Д: А кто их учил?П: Очень плохой человек - Осама бен Ладен.Д: А он был афганец?П: Вообще-то, нет. Он тоже был из Саудовской Аравии. Но он был плохой, очень плохой человек.Д: А он, кажется, был когда-то нашим другом.П: Только когда мы помогали моджахедам выгнать Советы из Афганистана, в 80х годах.Д: А Советы - это кто? Та самая злая коммунистическая империя, про которую говорил Рональд Рейган?П: Советов больше нет. Советский Союз распался где-то в 90х, теперь у них есть выборы и капитализм, как у нас. Теперь мы их называем Русскими.Д: Так Советы, то есть Русские - они наши друзья?П: Ну, не совсем. Они были нашими друзьями много лет, после того, как перестали быть Советами. Но когда они отказались поддержать наше вторжение в Ирак, мы на них расердились.Мы еще рассердились на французов и немцев, потому что они тоже не помогли нам воевать.Д: Так французы и немцы тоже плохие?П: Не совсем плохие, но достаточно для того, чтобы переименовать французскую картошку и тосты в "свободные".Д: А мы всегда переименовываем еду, когда какая-нибудь страна не делает того, чего мы хотим?П: Нет, так мы поступаем только с друзьями. На врагов мы нападаем.Д: Но Ирак же был нашим другом в 80х.П: Ну, какое-то время был.Д: А Саддам Хуссейн тогда уже правил Ираком?П: Да, но тогда он воевал с Ираком и поэтому был нашим другом. Временно...Д: А почему это делало его нашим другом?П: Потому что тогда нашим врагом был Иран.Д: Это когда он травил Курдов газом?П: Да, но поскольку он тогда воевал с Ираном, мы закрывали на это глаза, чтобы он понял, что мы его друзья.Д: То есть, тот, кто воюет с нашими врагами, автоматически становится нашим другом?П: В основном, да.Д: А тот, кто воюет с нашими друзьями - наш враг?П: Иногда это так. Но если мы можем заработать на продаже оружия обеим сторонам - тем лучше.Д: Почему?П: Потому что война полезна для экономики, а значит, и для Америки. И потом, раз Бог на нашей стороне, то любой, кто против войны - безбожный антиамериканский коммунист. Теперь понимаешь, почему мы напали на Ирак?Д: Думаю, да. Потому что так хотел Бог, правильно?П: Да.Д: А как мы узнали, что Бог хочет, чтобы мы напали на Ирак?П: Ну, видишь ли, Бог лично разговаривает с Джорджем Бушем и говорит ему, что делать.Д: То есть, получается, что мы напали на Ирак потому, что Джордж Буш слышит голоса у себя в голове?П. Да! Наконец-то ты поняла, как устроен мир. А теперь закрывай глаза, устраивайся поудобнее и засыпай. Вот так-то =)

http://www.rushanson.ru/relises_desc.dhtml?id=10Нет слов.......меня это просто разрываетЧетыре ходочки (remix)Фомочка, отмычечка (danse remix)=))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))LOL!!!UPD:и ещёhttp://www.fishingnews.ru/img/picture_1748.gifI'm dead.

Он и Она разговаривают Вы разговариваете с любимым мужчиной, но разговор почему то заходит в тупик, возникает раздражение. Вы в отчаянии, а все потому что мы не учитываем одной простой вещи : мужчина и женщина говорят, воспринимают сказанное, и реагируют на него не совсем одинаково. Каждому человеческому существу необходимы и близость, и независимость, но женщины склонны ставить во главу угла первое, а мужчины - второе. Кажется, что кровь в их жилах течет в противоположных направлениях. Эти различия могут привести к тому, что у женщин и мужчин будут различные взгляды на одну и ту же ситуацию. Многие женщины считают вполне естественным советоваться с партнерами по любому случаю, в то время как большинство мужчин автоматически принимают решения, не советуясь со своими партнершами. Женщинам импонирует само обсуждение как свидетельство близости и взаимопонимания. А на мужчин затянувшаяся дискуссия по поводу того, что по их мнению не представляет важности, часто действует угнетающе. Непонимание возникло между мужем и женой после столкновения автомобилей, в котором она была серьезно ранена. Жена ненавидела больницы и поэтому просила пораньше взять ее домой. Но, оказавшись дома, она испытывала боли, когда ей приходилось передвигаться. Ее муж сказал: "Почему ты не осталась в больнице, где тебе было бы гораздо удобнее?" Это обидело женщину. Она не восприняла предложение мужа, как ответную реакцию на свои жалобы; она сочла, что он просто не желает видеть ее дома. Она ждала сочувствия и понимания, а он смог ей дать только рациональный совет. Многие мужчины представляют себя в роли личностей, которые способны разрешить проблемы, и любая жалоба или беда является для них сигналом действия. Один мужчина рассказывал, что был готов рвать на себе волосы, когда его подружка постоянно рассказывала о проблемах у себя на работе, но не принимала от него советов. Другой мужчина пытался объяснить, почему он сразу старался переменить разговор после того, как его подруга рассказала ему о своих бедах. "Какой смысл продолжать обсуждать эту тему, - заметил он, - когда она ничего не предпримет". Но для большинства женщин, которые обычно рассказывают о сложностях на работе или во взаимоотношениях, главное в их жалобах не сообщение сути дела, а жажда понимания и выражения симпатии («Я понимаю, как ты себя чувствуешь») или ответной жалобы («Я чувствовал себя так же, когда подобная вещь случилась со мной»). Женщины расстраиваются не только тогда, когда они не получают подобного сигнала, но им становится еще хуже и они чувствуют себя отстраненными, если им дают совет, который, как им кажется, содержит сигнал: «Мы находимся в разном положении. У тебя существуют проблемы, а я могу предложить тебе их решение». Женщины ждут, что их переживания поймут и разделят. Реакция же мужчин приводит их к мысли, что вместо помощи на них нападают. Супруги потратили уже целых полчаса, пытаясь найти расположенную неподалеку улицу. Жена злится не потому, что они не могут найти эту улицу, а потому, что муж пытается отыскать ее сам, не желая останавливаться и спрашивать кого-либо. Она не смущается, когда ей нужно что-то узнать у незнакомых людей, и поэтому ей непонятно поведение мужа. Но с точки зрения мужчины, лучше ездить кругами, но найти правильное направление самому. Ему неприятно, когда приходится прибегать к помощи кого-либо, поэтому он всегда старается избежать этого и сохранить статус человека, который может полагаться только на себя. Наличие информации — свидетельство превосходства. Человек, обладающий информацией, как бы поднимается по лестнице на одну ступеньку, потому что обладает большими знаниями и компетентностью. С этой точки зрения дорогу нужно найти самому, чтобы сохранить собственную независимость, которую мужчины считают неотъемлемой частью самоуважения. Если самоуважение может сохраниться за счет лишних километров пути — что ж, игра стоит свеч. Откуда появился стереотип, что женщины слишком много разговаривают? Большинство мужчин считают, что женщин, как и детей, нужно видеть, но не слышать, и поэтому им кажется, что любые разговоры лишние. Исследования показали: если мужчины и женщины говорят одинаковое количество времени, все равно все считают, что женщины разговаривали гораздо больше мужчин. Для мужчины разговор — это обмен информацией. Поэтому если жена за завтраком прерывает его чтение утренней газеты, то это должно быть что-то очень важное и срочное. Но для женщины разговор — это взаимодействие, и если муж ее слушает, то это значит, что он проявляет интерес и хорошее к ней отношение. Когда женщина разочарована тем, что ее партнер не разговаривает с ней, она расценивает его поведение как нарушение их близости: он что-то от нее скрывает, она ему уже больше не интересна, он пытается «навострить лыжи». Женщина привыкла выражать свои мысли тогда, когда ей это заблагорассудится, облекать в слова все свои чувства, и если мужчина лишь слушает и ничего не говорит, то она уверена, что он ни о чем не думает. Но мужчина не считает возможным говорить все, что ему мимолетно приходит в голову. Ему кажется, если он будет говорить обо всех мыслях, то придаст им излишнее значение. Он же привык держать свои мысли и переживания при себе и делиться ими в крайних случаях. Одна женщина, прослушавшая мои рассуждения о разнице между восприятием мужчин и женщин, позже рассказала мне, как ей помог этот анализ. Это случилось в самом начале их отношений. Был обычный рабочий день, и им нужно было утром идти на работу, поэтому ей понравилось, когда ее партнер романтически предложил позавтракать вместе. Она радостно приготовила завтрак и уже представила себе сценку, как они будут сидеть друг против друга, смотреть в глаза и говорить о том, как они счастливы и любят друг друга. Она просто пришла в ужас, когда ее возлюбленный сел за стол, открыл газету и углубился в чтение. Если бы она заранее не знала о различиях между отношением к общению мужчин и женщин, она бы почувствовала себя обиженной и, возможно, рассталась бы с этим мужчиной. Она могла бы решить, что, проведя с ней ночь, он к тому же пытается воспользоваться ее услугами, чтобы позавтракать без хлопот. Но она поняла: ему не нужно разговаривать, чтобы укрепить их отношения. Ему достаточно одного ее присутствия, он ценит, что она рядом Для каждого человека дом является частью личной жизни. Но комфорт дома имеет разное и несравнимое значение для мужчин и женщин. Для многих мужчин комфорт дома означает свободу от усилий постоянно себя утверждать и производить впечатление с помощью слов. Наконец они оказываются в ситуации, когда им не нужно говорить, они могут молчать. Для женщин дом — это место, где они могут свободно высказываться. Хочу привести любимую шутку моего отца. «Женщина подает на развод. Когда судья спрашивает ее, почему она хочет развестись, она объясняет, что ее муж не разговаривает с ней уже два года. Судья задает вопрос мужу:— Почему вы не разговариваете с женой два года? И тот ему говорит:— Я не хотел ее прерывать». Мой отец тоже убежден, что собеседники должны говорить по очереди. В результате всякий раз ему стоит большого труда получить слово в разговоре, где участвует его семья: моя мать, сестры и я, поскольку мы постоянно перебиваем друг друга и не оставляем пауз между своими высказываниями. Кроме того, он считает, что если уж он начал говорить, то имеет право продолжать до тех пор, пока не выразит свои мысли полностью. Нам же кажется, что в неофициальной обстановке дружеской или семейной беседы не грех и вмешиваться, если тебе вдруг покажется, что ты уже понял, к чему клонят твои собеседники. Таким образом, и у мужской, и у женской части моей семьи время от времени возникает ощущение, что в разговоре их подавляют. У отца потому, что его перебивают и не оставляют пауз, необходимых ему, чтобы вступить в разговор; у нас — оттого, что он запрещает себя перебивать и избегает вмешиваться в беседу, как это делаем мы. Женщины в семье ценят такое вмешательство, видя в нем стремление поддержать разговор-общение; а мужчина, напротив, ценит именно невмешательство в разговор-сообщение. Одна пара рассказала мне о случае недавней ссоры. Он признался, что у него болит рука. Она спросила, сколько времени это продолжается, и он ответил, что уже несколько недель. Его поразило, что она возмутилась и, взорвавшись, сказала: «Ну и продолжай относиться ко мне, как к чужому человеку!»— Я пытался ее не волновать, — объяснил он мне. — Зачем тревожить и докладывать о том, что у меня болит: может, все не так страшно и вскоре само пройдет? В решении, что стоит говорить жене, а что нет, отражается роль мужчины-защитника. А для женщины, если с ней делятся любой информацией, это и есть доказательство близости, отказ же сообщить информацию означает отказ от близости. Так заложено в ее сознании. (с) ЕжевичкаОднозначно руль.

Модный тест =)Самоактуализация 67%Ориентация во времени = 80%Ценности = 67%Взгляд на природу человека = 20%Потребность в познании = 70%Креативность = 67%Автономность = 67%Спонтанность = 67%Самопонимание = 90%Аутосимпатия = 93%Контактность = 60%Гибкость в общении = 40%Если учесть, что тест составлен на основе работы Эверетт Шострем, то ничего удивительного тут нет - как и её учитель Маслоу она зациклена на обсирании Карнеги: псевдоборьба манипуляторов и актуализаторов. Манипуляторы предстают просто адскими тварями, портящими твою жизнь. А Актуализаторы - невинные существа, смысл жизни для которых - творить и приносить безвоздмездную пользу человечеству. Я немного сгущаю краски, но в целом, картина такая. Примитивно.Забавно =)))))) Мужик приходит в магазин и спрашивает у продавца: - У вас запись Дюны есть? Продавец молодая девушка в недоумении. Мужик опять спрашивает : - У вас запись Дюны есть? Девушка, помолчав: - А вы спросите на 2 этаже, у нас там покемоны, может там и запиздюны есть...

Я в Непале!Став буддистским монахом, вы сумели достичь мира в своей душе и давали мудрые советы многим людям. Вы по-прежнему тоскуете по спокойствию, которое дарят горы, и ищите жизненную мудрость.

Посмотрел вчера "Leage of Extraordinary Gentlemen" - стильно =)) но просто куча проколов! фильму надо однозначно смотреть в нетрезвой компании =) хотя, чего можно ожидать от экранизации комикса?http://livejournal.tomsk.ru/talkread.bml?journal=dns&itemid=7632#cutid1 - забавная вещьВзял Good bye Lenin, Ограбление по-итальянскм и Корвалола не будет. Давно хотел их посмотреть. супер!

You are 1% pure. You are not a good person.Не врут =)))

Злые собаки нужны, чтобы отгонять добрых людей...

Прикупил и прочёл недавно "Бойцовский клуб" Паланика.Книга мне понравилась немного больше фильма, что, в общем, неудивительно. Зашел на hackernetwork, думал там новые издевательства появились, обшибся =( жаль, со 2 и 3 Матрицы можно было неплохо поиздеваться (например как Вачовски над нами).http://www.hackernetwork.com/moviehacks/fightclub/index.phplol =)))

Давай предаваться виртуальному эксбиционизму дальше.....На чем мы остановились? А, политех =) Незнакомые люди, забавные перцы - вот были первые впечатления. Вы часто видели девушек - программеров? А специалистов по hardware? Вот! В моей группе из 7 человек было 3 девушки (это hard) Во второй, которая с нами была вплоть до последнего курса (IT) из где-то 20 челов было только 1 девушка =)))) Девушки в моей группе были умненькими и симпатичными, кроме Чупакабры. Она была откуда-то с юга, компа в живую не видела, информатика вся на доске и 1 печатная машинка на весь колледж =) без комментариев. Внешне - nuclear strike с претензией на красоту и вседозволенность. В конце 1 курса она залетела вроде бы от какого-то местного => семья и ребенок (хотя вполне вероятно, что залетела она от одного вечно голодного IT-одногрупника) =))А Чупакаброй она стала после серии X-files, там было какой-то монстер страшный, и местные латинос называли его Чупакаброй (поедатель коз), так вот она была очень похожа на ТО создание =)) Короче, вот так она ушла из нашей жизни.Как я уже говорил, группы состояли из достаточно похожих людей, так что все быстро сошлись и начался грайндкор! Вспоминаю как на день студента сняли квартиру 1-комнатную, и устроили нормальную студенческую пьянку - конина заливалась водкой, потом прибывала свежая порция конины и все повторялось, блин, не люблю я с тех времен коньячный спирт =)На 2 курсе (если кто не в курсе, у нас можно закончить 12 классов и учиться в ВУЗе 4 года, или 11 и учиться 5 лет, мы учились 4) вся гармония начала крючиться из-за того что я начал сурьезно встречаться со старостой IT-группы. Если учесть, что практически все одногрупники втайне мечтали или набравшись смелости предлагали ей своё сердце, неудивительно, что все разделились на 2 лагеря - моих друзей и обиженных поклонников и их сторонников =) блин, какой-то детский сад =)